— Да, Господин, — прошептала она.
— Ты можешь убежать?
— Нет, Господин.
— Ты бессильна?
— Да, Господин. Я полностью бессильна.
— Что будет с тобой сделано?
— Я не знаю! — заплакала девушка. — Я беспомощна. Я — рабыня. Я в Вашем милосердии. Вы тот, кто решает, что должно быть сделано со мной.
— Возможно, я выпорю тебя, отстегаю своим ремнем, — рассуждал я. — А может быть, пну тебя, а потом снова и снова, убеждая тебя в твоей никчемности. Или, я встану на колени сев на твое тело, и буду систематически хлестать тебя по щекам, пока Ты не запросишь пощады. А еще я могу просто ради моего развлечения, бессмысленно избивать тебя.
— Пожалуйста, Господин, не надо.
— Возможно, это должен быть хлыст, — задумался я. — Пожалуй, я использую на тебе хлыст. Буду стегать долго, как упорную самку кайилы.
— Нет, Господин, — взмолилась она. — Пожалуйста, не надо, Господин!
— Ты действительно настолько непокорная?
— Нет, я не непокорная. Я послушная. Я покорная. Я готова доставлять Вам удовольствие, и я желаю доставить его Вам.
— Возможно, я забью тебя до смерти. Но возможно, я возьму тебя.
Она в ужасе смотрела на меня.
— Что бы Ты предпочла, быть забитой или взятой? — наконец спросил я.
— Взятой, Господин, — отчаянно закричала она. — Я прошу взять меня.
— Взять как свободную женщину, — решил уточнить я, — с некоторой долей уважения к ее достоинству, гордости и статусу, или взять как рабыню?
— Я — рабыня, Господин. Я молю о том, что положено рабыне.
Я смотрел на девушки колени, крепко сжатые вместе.
— Разведи колени в стороны, и широко.
— Да, Господин.
— Теперь, проси, — приказал я ей.
— Я умоляю, Вас Господин.
В некоторые моменты, мне приходилось затыкать ее рот ее же волосами, скатанными в клубок, а когда и это не помогало, то я еще и зажимал ей рот своей рукой. Ее глаза были просто бешеными. Она дико пиналась в гибких, черных кожаных путах, снова и снова. Тогда, пожалев, я развязал ее конечности, и позволил ей выпрямить ее трясущееся тело на моих одеялах. Затем, пальцем я вытянул клубок влажных волос изо рта. Она задыхалась, и дрожала. Я держал рабыню, прижав к себе, еще несколько минут, чтобы она, тем временем, в тепле и под защитой моих рук, могла бы внести некоторые поправки в то новое измерение, которое она обнаружила в своем существе.
— Что это было? — счастливо прошептала она.
— Это был маленький, — заверил ее я.
— Что это было? — шепотом повторила она.
— Это был первый, как мне кажется, из твоих рабских оргазмов, — пояснил рабыне, и, поднявшись, подобрал и бросил ей крошечную рабскую тунику.
— Надень это, — приказал я.
Она с трудом натянула свою влажную одежду, и я осторожно взяв девушку на руки, и отнес к ее месту на цепи. Я аккуратно положил девушку на траву. Когда я взял открытый ошейник, чтобы закрыть его на ее горле, она взяла руками мои запястья, и стала нежно их целовать. Она смотрела на меня своими глазами прекрасными и кроткими.
— Я даже не представляла, что это могло бы быть так, — тихо сказала она.
— Это был только маленький, — усмехнулся я.
— Неужели может быть больше? — удивилась девушка.
— Ты еще не начинала изучать, что это такое быть рабыней.
Она испуганно посмотрела на меня.
Тогда я защелкнул ошейник на ее горле.
— Ты знаешь кто, в конечном счете, окажется твоим лучшим тренером?
— Нет, Господин.
— Ты сама, собственной персоной. Девушка, непосредственная, нетерпеливая к удовольствиям, изобретательная и умная, контролирующая свои собственные действия и чувства, стремящаяся всячески улучшить и усовершенствовать их. Ты сама будешь в значительной степени ответственна за превращения себя в превосходную рабыню, которой Ты скоро станешь.
— Господин?
— Ошейник, — сказал я, касаясь стальной полосы на ее горле, — одевается снаружи, он лишь окружает рабыню, настоящее рабство приходит изнутри.
— Господин?
— Рабство, — объяснял я ей, — истинное рабство, всплывает изнутри тебя, из глубин твоего собственного Я. И Ты, мое прекрасное, маленькое, рыжеволосое домашнее животное, я уверяю тебя, как свидетель твоего сегодняшнего поведения и твоих действий этой ночью, истинная рабыня. Не борись со своим рабством. Позволь ему свободно, спонтанно, искренно, сладко и беспрепятственно вырваться наружу и заявить о себе. Это — то, что Ты есть!
— Да, Господин.
— А кроме того, — усмехнулся я, — это спасет тебя от многих встреч с ударом плети.
— Да, Господин.
Тогда я отвернулся и оставил ее на цепи, рядом с остальными спящими рабынями.
— Господин! — окликнула она, но я не обернулся. Она осталась там, на караванной цепи, куда я ее приковал. Она была всего лишь рабыней.
Я возвратился к своим одеялам, и ляг снова, чтобы успеть задремать на несколько енов перед тем, как лагерь шевелился.
Не произошло ничего особенного. Я просто сделал одолжение для Гранта, моего друга, вскрыв гибкотелую, рыжеволосую девушку для него, одну из его рабынь.
Безусловно, она была симпатичная, и первая на караване.
Рыжеволосая девушка вскрикнула в боли и страха, сбитая с коленей на спину пышной, презрительной, крепконогой свободной краснокожей женщиной из племени Пыльноногих. Рабыня в ужасе смотрела на нее. Рабыни знают, что больше всего на свете им надо бояться именно свободных женщин.