Дикари Гора - Страница 70

— В своем мире я была членом высшего общества, — обиженно сказала она.

— Здесь, на Горе, твоего положения, статуса и престижа больше нет, они исчезли вместе с твоим именем и твоей свободой. Здесь Ты только всего лишь еще одна рабыня, еще одно двуногое домашнее животное.

— И я вела себя как одна из них, не так ли? — спросила она, откидываясь на спину, и глядя в темное небо.

— Это было соответствующе и надлежаще, — похвалил я девушку.

— Насколько же я унижена, — со стоном прошептала она.

— Своей чувствительностью и страстью? — спросил я.

— Да, — ответила она.

Я улыбнулся. В третий и четвертый раз, когда я использовал ее, она отдалась почти как рабыня.

— Я ничего не могу с этим поделать, я просто возбуждаюсь в руках Господина.

— Даже не думай что-нибудь делать этим, — предупредил я.

— Я подозреваю, что если бы я не возбуждалась так, Вы бы просто избили меня.

— Да, — подтвердил я.

— Правда?

— Да, можешь не сомневаться.

— Я предала сама себя.

— Давай-ка внесем ясность в этот вопрос, — предложил я. — Твое утверждение могло бы быть истолковано так, что Ты совершила предательство самой себя, или просто, что Ты показала, продемонстрировала себя. Давай рассмотрим, во-первых, вопрос измены. Свободная женщина могла бы, возможно, почувствовать, что она предала себя в этом смысле, если она столь отдалась мужчине, что могла дать ему некие, возможно, тонкие намеки относительно ее скрытых рефлексов рабыни. Рабыня, с другой стороны, не может совершить измену против себя в этом смысле, поскольку она — рабыня. Чтобы допустить этот тип измены, нужно иметь право, скажем, обмануть других относительно чувственности, скрыть сексуальность, и так далее. У рабыни, находящегося в собственности животного, в подчинении ее хозяина, нет этого права. Действительно, она же не имеет никаких прав. Соответственно, она не может совершить этот вид предательства, ее правовой статус устраняет такую возможность. Она может, конечно, рационально, бояться последствий своей чувственности, и таким образом увеличения, ее желательности. Так же она может солгать или попытаться солгать, о ее чувственности, но она тогда, конечно, просто лживая рабыня, и рано или поздно об этом узнают, и накажут соответственно.

— Значит, такая измена, — сказала она, — может быть совершена только свободной женщиной.

— Да. Это — роскошь, не разрешенная рабыне, — согласился я.

— Это — только свободная женщина имеет право лгать, и обманывать, других?

— Да. Возможно, конечно, для рабыни, субъективно, психологически чувствовать, что она совершила предательство самой себя потому, что она может, по ошибке, все еще расценивать себя как свободную женщину.

— Но она не может предать себя фактически, потому что она — рабыня?

— Да, — подтвердил я правильность ее выводов.

— Я понимаю, Господин, — сказала она с горечью.

— Вы видишь, Ты все еще расценивала себя, неосознанно, по крайней мере, в настоящее время, как свободная женщина. Возможно, будет лучше сказать более узко, Ты рассчитывала на сохранение хотя бы одного из прав свободной женщины.

— Я не должна быть избита, Господин? — спросила она с дрожью в голосе.

— По крайней мере, не сейчас, — сообщал я ей.

— Спасибо, Господин.

— Во-вторых, чувство, которое могло бы иметь отношение к твоему замечанию об измене, это невинное чувство, раскрытия или проявления важных аспектов твоей природы, довольно подходящее чувство для рабыни. В этом смысле, у рабыни нет никакой альтернативы, кроме как выдать себя. Она действует в соответствии с обязательством, довольно жестким и строгим, чтобы выпустить, проявить и показать себя полностью, и во всей ее глубине и многогранности, цельность ее характера, полноте ее женственности.

— Да, Господин.

— А теперь мне кажется, пора приковать тебя цепью к другими рабыням.

— Вы можете вот так просто взять и посадить меня на цепь вместе с ними, не так ли? — сердито сказала она.

— Да.

— Вы взяли мою девственность. Неужели, это для Вас ничего не значит?

— Нет, — ответил я ей.

— Конечно, в конце концов, это ведь была только девственность рабыни! — воскликнула она.

— Совершенно, правильно.

Она сердито скривилась.

— Ты, правда, сердишься?

— А мне разрешают сердиться?

— Пока, я разрешу тебе это.

— Да, — сказала она, — я сержусь.

— Твоя злость совершенно не оправданна. То, что с тобой здесь произошло, было просто вскрытием рабыни, ее взломом, ее открытием, незначительной вступительной технической особенностью в истории ее неволи.

— Конечно! — обиженно, сказала она.

— Что Ты думаешь о хряке, вскрывающем самку тарска, — спросил я. — Ты видела этих животных на улицах Кайилиаука, на рассвете следующего дня после твоей продажи, когда мы вступили в поход. Они используются, весьма часто, в небольших гореанских городах для уборки мусора.

Джинджер и Эвелин отождествляли этих животных с варварками их каравана. Они также сообщили им, что во многих городах, такое животное на рынке, могло бы стоить не меньше, чем они сами.

— Я — самка тарска! — горько сказала она. — Я — рабыня!

— Ты думаешь, что Ты действительно ценна?

— Нет, Господин.

— Посмотри туда. Ты видишь? — спросил я, указывая на горизонт.

— Да, — ответила она, — я вижу.

И она сердито откинулась на спину.

На востоке уже появилась узкая полоса света. Воздух все еще был влажным и холодным.

— Вы уважаете меня?