Дикари Гора - Страница 102

102

Я снова посмотрел того, кому больше всего угрожал кюр.

— Сладость к Вам, — сказал он, улыбаясь.

Теперь я разглядел, что он не был храбр. Ему просто было не для чего жить. Я задался вопросом, готов ли он был к смерти. Он же даже не поднял свою лопату, чтобы защититься.

— Кто Вы?

— Мы — счастливые удобрения, — ответил один из толпы, — обогащаем и украшаем землю.

— Мы, искры на воде, делающие ее потоки прекрасными, — добавил другой.

— Мы — цветы, растущие на полях, — сказал третий.

— Мы добро, мы добро, — заговорили они разом.

Я еще раз внимательно посмотрел на того, кто казался старшим среди них, и кто назвал себя Тыквой.

— Вы — здесь старший? — спросил я у Тыквы.

— Нет, нет! — ответил он, поспешно. — Мы все одинаковые. Мы — то же самое! Мы все не неодинаковые! — В этот момент он все же показал одну эмоцию — страх. Он попятился, вливаясь в толпу других.

Я пристально посмотрел на них.

— Мы все равны. Мы все одинаковые, — заладил он снова.

— Откуда Вы это знаете? — поинтересовался я.

— Мы должны быть равными, — объяснил он. — Это — Учение.

— А верно ли ваше Учение?

— Да, — уверенно сказал Тыква.

— Откуда Вы это знаете?

— Это — проверка истины, — заявил он.

— Откуда Вы это знаете? — повторил я свой вопрос.

— Мы в Учении.

— Значит ваше Учение, это круг, висящий в воздухе, и ничем не поддерживаемый.

— Учение не нуждается в поддержке, — уверенно сказал Тыква. — Оно находится внутри нас: Это — золотой круг, самоподдерживающийся и вечный.

— Откуда Вы это знаете?

— Мы в Учении.

— В чем ваши мотивы? Какая вам польза от него?

— Наш мотив драгоценен, — проговорил человек торжественно. — Должным образом понятый и используемый он полностью совместим с Учением, и, в его наивысшем смысле, существует, чтобы служить Учению.

— Тогда в чем же, подтверждение ваших чувств?

— Чувства ненадежны, это общеизвестно, — ответил один из толпы.

— Чувства, которые кажутся, подтверждающими Учение могут быть сохранены, — заговорил еще один из них. — Те чувства, что кажутся противоречащими Учению, должно игнорировать.

— А какие аргументы, или свидетельства, если они могли бы иметь место, Вы могли бы принять в качестве указания на ошибочность Учения?

— Ничему нельзя разрешать указывать на ошибочность Учения, — заявил Тыква.

— Это в Учении, — объяснил еще один.

— Но ведь Учение, которое не может быть опровергнуто, также, не может быть, и подтверждено, — сказал я. — Учение, которое не может, даже в теории, быть опровергнуто, не только не верно, но и пусто. Если мир не может говорить с ним, то и оно не говорит о мире. Оно ни о чем не говорит. Это — лепет, пустая болтовня столь же бесполезная, сколь и тщетная и глупая.

— Это — глубокие вопросы, — сказал мужчина, которого я принял, за старшего среди них. — Но поскольку они не находятся в Учении, мы не должны интересоваться ими.

— Насколько Вы счастливы? — спросил я. Я знал, что словесные формулы, даже пустые, такие как музыка или магия, могли бы иметь эмпирические эффекты.

— О, да, — поспешно ответил Тыква. — Мы поразительно счастливы.

— Да, — отозвались несколько других.

— Сладость к Вам, — сказал другой.

— А мне Вы не кажетесь счастливыми, — брезгливо заявил я. — Я редко видел более нудный, потрепанный и бесхребетный набор организмов.

— Мы счастливы, — настаивал один из них.

— Истинное счастье, — сказал другой, — держаться Учения.

Я внезапно вытащил свой меч и сделал им движение, как если бы хотел ударить Тыкву. Он поднял свою голову и повернув шею ко мне.

— Мир, свет, спокойствие, удовлетворенность и совершенство да пребудут с Вами, — продекламировал он.

— Интересно, — пробормотал я, вталкивая клинок обратно в ножны.

— Смерть представляет немного ужаса для тех, кто никогда не умел жизнь, — объяснил Грант.

— Что есть жизнь? Что есть смерть? — спросил Тыква, и сам же ответил. — И то, и другое незначительно.

— Если Вы не знаете, каковы они, возможно, Вы не должны осуждать проблему важности воровства.

Я просмотрел на двух мужчин, державших копья.

— Где Вы нашли эти копья?

— В траве, — ответил один из них. — Их потеряли во время сражения.

— Было ли у вас намерение использовать их, чтобы защититься от зверя? — задал я вопрос мужчинам.

— Нет, конечно, нет.

— Вы что, предпочли бы быть съеденными? — моему возмущению не было предела.

— Сопротивление не разрешено, — объяснил один из них.

— Это борьба против Учения, — поддержал первого тот, что держал второе копье.

— Мы ненавидим насилие.

— Но Вы, же взяли копья. Что в таком случае Вы собирались с ними делать?

— Мы подумали, что Вы могли бы захотеть бороться с животным, — сказал тот. — В этом случае, мы предложили бы копье вам.

— А для кого, тогда, было второе копье? — опешил я.

— Для животного, — сказал мужчина с первым копьем.

— Мы не хотели бы, злить его, — пояснил мужчина со вторым копьем.

— Вы позволили бы другим вести Вашу борьбу за Вас, — спросил я в полном непонимании, — и Вы подчинились бы последствиям?

— Да, — ответил тот, что с первым копьем. — Не все мы столь же благородны и храбры как Тыква.

— Кто эти люди? — спросил я Гранта.

— Они — Ваниямпи, — ответил Грант с усмешкой. — Их ценности, это ценности трусов, идиотов и растений.

К этому времени, караван добрался до нас. Я заметил, что ни один из Ваниямпи не поднял глаз, чтобы оценить слегка прикрытое очарование скованных цепью товаров Гранта.

102