— Я боюсь даже понимать такие мысли, уже не говоря о том, чтобы рассматривать идею, что они могут быть верными, — прошептала она.
— Давай, рассмотрим случай рабыни, — продолжил я. — Когда-то она была примитивной, жестокой женщиной, невиновной согласно закону, но внезапно стала собственностью. И вот теперь она — порабощенная красотка в ошейнике, должным образом помеченная клеймом как товар, эффектно продемонстрированная, проданная, и принадлежащая на полном законном основании.
— Да, Господин.
— Кто будет сомневаться, что в этом случае такая цивилизация действовала, как улучшение и выражение человеческой природы?
— Конечно, никто, Господин.
— Также, Ты можешь отметить, что такая цивилизация усилила контроль женщин и эффективность их неволи, клеймения, идентификации владельцев, документов о праве собственности, и так далее. Побег, теперь для них становится невозможным.
— Да, Господин.
— И Ты — именно такая женщина.
— Да, Господин.
— Теперь пора отправить тебя к остальным, — сказал я, и встав, откинул одеяла в сторону. Она подтянула ноги, чувствуя прохладу утреннего воздуха. Я смотрел вниз на нее, она вверх на меня. Она была очень красива.
— Я у Ваших ног.
— И как Ты себя при этом чувствуешь?
— Очень женственной, очень, очень женственной, — призналась она.
— И чем Ты можешь объяснить эти чувства?
— Тем, что я — женщина, в ногах сильного мужчины. Того, кто владеет мной, того, кто господствует надо мной, того, кому я должна повиноваться.
— Ты не говоришь как женщина с Земли, — заметил я.
— Я быстро учусь на Горе, — ответила она, — и я многому научилась этой ночью.
Я, скрестив руки, смотрел над ней и смотрел вниз.
Она протянула пальцы, касаясь темных одеял. Затем, она повернулась, и посмотрела на меня.
— Это потому, что я теперь собственность, не так ли, Господин?
— Да, — согласился я.
— Я всегда чувствовала это сердцем, но я даже не думала, что это может осуществиться.
Я отошел за ее туникой. Я чувствовал, как острые листья влажной прохладной травы колют в мои щиколотки. Я поднял тунику и бросил ей. Она встала на колени, держа свою рабскую одежду перед собой. Она была крошечной, даже в ее руках. На этом, темном, грубом куске ткани, блестели капли росы.
Она сжимала тунику, не надевая, и смотрела на меня.
— Я больше не девственница, Господин.
— Уверяю тебя, мне это известно не хуже, чем тебе, — усмехнулся я.
— Теперь я — всего лишь полностью открытая рабыня, — сказала она с грустью, — ничем не отличающаяся от других девушек, одна из них, легкодоступная при минимальном желании хозяина.
— Да, — согласился я.
— И мне не больно от этого, Господин.
Я кивал.
— И это не имеет никакого значения, не так ли?
— Не имеет.
— Господин, — прошептала она.
— Может быть, теперь тебе пора одеться, — намекнул я.
— Разве это — одежда? — она спросила, с улыбкой, натягивая на себя тунику. — Это — всего лишь маленькая тряпка.
— Зато она не оставляет сомнений относительно твоего очарования, — признал я.
— Но она совсем не прикрывает меня внизу.
— Это так и предполагается, — усмехнулся я. — Ты знаешь почему?
— Это, чтобы напомнить мне, что я — рабыня, — она улыбнулась, — таким способом моя уязвимость усиливается, что может быть неоценимым для хозяев.
— Джинджер и Эвелин уже преподали вам это.
— Они уже преподали нам много чего из нашей новой реальности.
— А как на счет интимных секретов рабских любовных ласк?
— Пока нет, Господин.
— Маленькая самка слина, похоже, хранит такие секреты от вас, — сказал я. — Утром я поговорю с Грантом. Это, может оказаться, не в их интересах продолжать замалчивать подобные вещи.
— Да, Господин, — сказала она, явно испуганно.
— Они будут учить тебя, и другие драгоценности в караване, всему, что они сами умеют, и быстро, — пообещал я. — Отказ будет причиной для серьезного наказания.
— Да, Господин, — прошептала она.
— Неосведомленная в этих вопросах свободная женщина — банальность. А вот неосведомленная рабыня — нелепость.
— Вы подразумеваете, что я должна быть обучена, как ублажать мужчин, фактически тренирована этому?
— Да, Ты должна быть дрессирована, как прекрасное домашнее животное, которым и являешься.
Она испуганно смотрела на меня.
— И я советую тебе заучивать эти уроки как можно лучше.
— Да, Господин.
— Несомненно, Ты знакома, из своего прежнего мира, с такими умениями, как шитье и кулинария, обычно подразумеваемыми подходящими для женщин.
— Конечно, Господин.
— И Ты можешь приготовить что-нибудь или сшить?
— Нет, Господин. Мне казалось, что подобные занятия, подходили для женщин их более низких слоев общества.
— Ты научишься этому, — пообещал я.
— Да, Господин.
— Но кроме таких умений как приготовление пищи и шитье одежды, занятий подходящих для женщин, и о которых Ты что-то знаешь, есть и много других умений. И это не должно как-то удивлять тебя. Среди них есть тонкие, восхитительные и интимные умения, наиболее подходящие для рабыни.
— Я даже предположить не могла, Господин, — удивленно сказала она.
— Ты больше не свободная бездельница, — напомнил ей я. — Ты — рабыня. Ты должна заработать на свое содержание.
Она вздрогнула.
— Зачем Ты думаешь, тебя купили?
Она прикрыла рот своей маленькой рукой, со страхом гладя на меня.
— Убери руку ото рта, — приказал я. — Чтобы я видел губы рабыни.