Дикари Гора - Страница 114

114

— У него явные симптомы обезвоживания, — сказал я.

Я видел подобное в Тахари, и на своем собственном опыте, представлял какие страдания, сопровождаю этот вид пытки.

— Не делай этого, — попросил Грант.

Осторожно, зажав бурдюк под мышкой, и придерживая рукой, я поднес его ко рту юноши. Жидкость булькала под кожей.

Парень набрал немного воды в рот, и я убрал бурдюк. Он посмотрел на меня, и внезапно, с ненавистью, повернул голову в сторону и выплюнул воду в траву. За тем он снова откинулся на спину, в прежнее положение, и закрыл глаза. Я встал.

— Оставь его, — предложил Грант.

— Он гордый, — сказал я, — гордый, как настоящий воин.

— Ты ничем ему не сможешь помочь, только продлишь его мучения.

— В чем смысл этого копья, и зачем его обмотали тканью? — поинтересовался я.

— Это — копье воина. Разве Ты не видите, что это за ткань? — удивился он.

— Мне кажется, что это часть добычи взятой с обоза, — предположил я. Ткань была белой, и она как казалось, не была одеждой мужчины.

— Ты, прав. Но разве Ты не видишь, что это? — обратил мое внимание Грант.

Я присмотрелся внимательнее.

— Это — женское платье, — наконец понял я.

— Именно.

Я возвратился к вьюкам моей грузовой кайилы, и положил бурдюк на место.

— Мы должны идти своей дорогой, — нервно сказал Грант. — Здесь были Ваниямпи, из различных загонов.

Я помнил, что мы получили эту информацию ранее от Ваниямпи, с которыми мы разговаривали. Это, казалось, также, тревожило Гранта. Что его беспокойство было очень обоснованно, я убедился позже. Но в тот момент, я еще не осознавал его значения.

— Ты что творишь! — закричал Грант.

— Мы не можем его оставить здесь, вот так, — сказал я, и присел около парня, доставая свой нож.

— Не убивай его, — попросил мой товарищ. — Это — должны сделать прерии, жажды, голод или дикие слины.

— Остановись! — вскричал Грант.

Но мой нож уже разрезал кожаный ремешок, державший левую лодыжку парня с привязанной к жерди.

— Ты ничего не понимаешь в Прериях, — кричал торговец. — Оставь его в покое. Не вмешивайся!

— Мы не можем оставить его здесь умирать.

— Ваниямпи так и сделали бы.

— Я не Ваниямпи, — напомнил я.

— Посмотри на копье, на платье, — просил он.

— В чем их значение?

— Он не поддерживал своих товарищей по оружию, — объяснил Грант. — Он не присоединился к ним на тропе войны.

— Я понял.

Тот, кто отказывается бороться, предоставляя другими вести бой вместо него, тот, кто предоставляет другим рисковать вместо себя, подчас смертельно, тогда как именно его обязанностью было принять и разделить эти риски. Почему-то для таких людей, другие, являются менее особенными и драгоценными чем он. Не мне судить о моральных качествах такого человека. Отвратительная эксплуатация окружающих, скрытая в таком поведении, кстати, редко замечается. Действительно, не требуется большой храбрости, чтобы быть трусом. Подобное поведение, распространенное на все общество, конечно, приведет к разрушению такого сообщества. Таким образом, как это ни парадоксально, но только в сообществе храбрых трус может процветать. Своим процветанием он обязан тому самому обществу, которое он предает.

— Но копье не сломано, — обратил я внимание Гранта.

— Нет, — ответил тот.

— Какому племени принадлежит это копье? — спросил я.

— Кайила, — ответил товарищ. — Это видно по способу крепления наконечника, и боковыми красными метками около него на древке.

— Понятно.

Мой нож уже закончил резать ремни на левой лодыжке парня.

Тогда я переместился к ремням правой его лодыжки.

— Стой! — приказал Грант.

— Нет.

Сзади и выше меня раздался скрип натягиваемой тетивы арбалета, потом стук болта уложенного на направляющую.

— Ты действительно хочешь оставить один из своих болтов в моем теле? — невозмутимо, спросил я Гранта, не оборачиваясь.

— Не вынуждай меня стрелять.

— Мы не можем оставить его здесь умирать.

— Я не хочу стрелять в тебя, — простонал торговец.

— Не бойся, — успокоил я своего товарища. — Ты не будешь этого делать.

Я услышал, как болт покинул направляющую, и щелчок сброса натяжения пустой тетивы.

— Мы не можем оставить его здесь умирать, — повторил я, и занялся путами на левом запястье юноши.

— Ваш друг должно быть глубоко переживает за Вас, — вдруг заговорил краснокожий паренек, на гореанском. — Он не убил Вас.

— Ты все же говоришь по-гореански, — улыбнулся я.

— Вам повезло иметь такого друга, — сказал парень.

— Да, — не мог не согласиться я.

— Вы знаете, что Вы делаете? — спросил юноша.

— Вероятно, нет.

— Я не встал на тропу войны, — объяснил он.

— Почему же? — поинтересовался я, занимаясь своим делом.

— Я не ссорился с Пересмешниками, — ответил он.

— Это дела твои и людей твоего племени.

— Не освобождайте меня, — вдруг попросил он меня.

Я задержал свой нож.

— Почему?

— Я привязан здесь не для того, чтобы быть освобожденным.

Я не ответил на это, и мой нож дорезал путы на его левом запястье. Через мгновение было покончено и с ремнями правого запястья.

— Я — раб, — горько произнес он. — Теперь я — Ваш раб.

— Нет, — успокоил я его. — Ты свободен.

— Свободен?! — Парень был поражен.

— Да. Я освобождаю тебя. Ты свободен.

— Свободен? — переспросил он, оцепенело.

— Да.

Он со стоном перекатился на бок, будучи едва в состоянии шевелиться, а я встал, и вложил в ножны свой нож.

114